Будущий танк G.1/4

Часть 2 – 1938-1940. Окончание: к серийному 35-тонному танку

Для фланговых сражений имелся танк Сомюа.

Для ведения боя в пределах укрепленных районов имелся танк В.

Характеристики танка G.1 делали из него танк глубокого прорыва, дальнего действия [проект танка G.1R предполагал возможность установки навесных топливных баков – здесь и далее прим. главного редактора Ф.Вовийе]. Однако французская стратегия не предполагала ничего подобного вплоть до 1942-43 годов, когда планировалось приступить к прорыву линии Зигфрида!

Не мог ли танк G.1 быть на самом деле оружием завершающего, а то и послевоенного периода?

Доказательством отсутствия ясности относительно способа тактического применения танка может служить документ 1939 г., где серийные и проектируемые танки были сведены в единую таблицу по основным характеристикам и способу применения. Так вот, в том, что касается применения, G.1 стоял напротив графы со знаком вопроса! Одним словом, никто понятия не имел, как его использовать.

Это тем более важно, поскольку в начале 1939 г. производство танков B.1bis двигалось к обеспечению трех батальонов (сотня машин) в год. Наконец-то всерьез стартовало его крупносерийное производство. Кроме того, развитие идей относительно облика танка сопровождения пришло к машине 16-20 тонн, вооруженной 47-мм пушкой обр. 1935 г. с длиной ствола 32 клб. В связи с этим произошло возрождение ряда проектов первоначальной программы 20-тонного танка 1935 года.

Что касается кавалерии, производство Сомюа было успешно налажено, так что возможности выпуска даже превышали потребности.

Фактически, программа G.1 стала лабораторной программой, чисто интеллектуальным проектом, удаленным от сиюминутных потребностей.

Завершающий этап запланированной войны.

Итак, в стратегических выкладках высшего руководства государства, танку G.1 отводилось место в третьей фазе запланированной войны.

В первую фазу входило поддержание боевого духа армии в течение 1940-1941 гг. Для этой цели было достаточно доступных машин (B.1bis, а затем B.1ter, S 35, а затем S 40, легкие танки), превосходивших современные танки противника.

Во вторую фазу входила атака фортификационных систем противника, слом хребта его обороны, предусмотренный на 1941-42 гг. Этой цели соответствовали проектируемые танки (крепостной танк, 40-тонный, 20-тонный танк сопровождения пехоты). (прим.перев.: французское командование утверждало, что активные боевые действия раньше этого времени начать невозможно из-за отсутствия достаточных людских ресурсов ввиду демографических ям, доставшихся в наследство от Первой мировой войны. Ситуация должна была начать улучшаться лишь начиная с призыва-1940.)

Третья фаза – развитие успеха. Именно тогда, в период маневренных боев, и пригодился бы своевременно выпущенный танк G.1. Он также обеспечил бы превосходство французской армии в рамках коалиции при завершающем наступлении против Германии в 1942-1943 гг., не допустив могущественных заокеанских союзников до дележа пирога победы в последнюю минуту, как это произошло в 1918 г.

Франция, распланировавшая каждую стадию 4-5-летней войны, желала иметь танки, которые бы соответствовали конкретной ситуации. Это – главная задача любого варианта военного будущего. На этот раз, никто не желал быть взятым врасплох, как в 1914 г.

Производитель      BDR   Лорен Рено Понятовский
                   G.1B  G.1L  G.1R  G.1P
Масса, т           37,5  36    32    26
Длина, м           5,56  6,5   5,5   5,57
Ширина, м          2,8   2,5   2,55  2,3
Высота корпуса, м  1,9   1,55  1,55  1,64 
Высота полная, м   3,25  2,9   2,4   2,6
Башня              ARL 3 ARL 3 Рено  APX 4
Масса башни, т     5,7   5,7   3,5   2,5

Час выбора

В начале 1939 г. минуло три года, как комиссия рассматривала различные проекты, связанные с программой 20-тонного танка, который, как мы смогли констатировать, вылился в проект танка G.1 30-35 тонн. В то время было ясно, что дело окончится не ОДНИМ танком G.1, а несколькими. Они будут строиться по мере завершения проектирования и по наличию производственных мощностей.

В первой половине 1939 г. комиссия изучила каждый проект. Результат был далек от удовлетворительного.

G.1P (Понятовский)

Хотя в начале 1938 г. уже имелись планы серийного производства, танк Понятовского/SEAM проявил свои слабости. На деле, конструктор, сумевший быть среди первых по 20-тонному танку, с машиной, вооруженной одной 47-мм пушкой обр. 1935 г. в башне, не смог удержать темп развития программы сперва к танку с 75-мм 17-клб пушкой в каземате, а затем – 32-клб 75-мм пушкой в башне. Электрическая трансмиссия, тщательно рассчитанная под весовые лимиты первоначальной программы, оказалась склонной к перегреву при последовательном увеличении массы машины (23, 25 и, наконец, 28 тонн).

18 января 1939 г. консультативный совет по вооружениям признал данную проблему и отметил, что "государственное конструкторское бюро Рюэль (ARL) и инженер Понятовский осуществляли активные связи в связи с проблемами, которые встретил последний при доработке прототипа танка G.1 по его проекту".

Эти проблемы были тем большими, поскольку помимо увеличения массы машины, SEAM должен был полностью переработать верхнюю часть корпуса, чтобы установить башню типа ARL 3 с 75-мм пушкой. Таким образом, SEAM была вынуждена начать серьезную и дорогостоящую переделку своего прототипа, в то время как ее конкурентам было достаточно немного поработать ластиком [на деле, переделка прототипа так и не была начата, равно как не осталось никаких следов соответствующего проекта].

Сотрудничество между Понятовским и ARL уже показало свою эффективность при создании двигательной установки САУ V 39, получившей 280-сильный двигатель воздушного охлаждения Испано-Сюиза, аналогичный примененному на G.1P, а также электрической трансмиссии для крепостного танка ARL.

Данное сотрудничество имело и иной аспект: в описываемое время французские власти включили в число госмонополий литье танковой брони, чтобы избежать повторения эффекта "двухсот семей" торговцев оружием, ненавидимых народом за богатства, нажитые на крови сражений 1914-1918 гг. Одним из основных направлений государственной политики 1936-1940 гг. стало введение сложной налоговой системы, призванной воспрепятствовать частным производителям оружия получать "скандально большие доходы от войны". Таким образом, решение от 18 января 1939, освятившее партнерство между Понятовским и ARL, было лишь обходным маневром, призванным привлечь частную инициативу в национализированный сектор экономики без ущерба госфинансам.

G.1L (Лорен)

Со своей стороны, компания Лорен, похоже, не желавшая ждать башни, которой не хватало для завершения деревянного макета, разработала свою башню уменьшенной высоты на собственный вкус, позволяющую вписаться в железнодорожный габарит. Эта инициатива не слишком понравилась ARL, один из представителей которого, военинженер Девенн, заявил 27 марта 1939 г., что "уменьшив высоту башни, Лорен тем самым уменьшила высоту линии огня" [т.е. пошла наперекор мнению экспертов инженерных войск, требовавших для ведения боя в укрепленных районах возможности стрельбы со значительными углами склонения].

Чтобы разместить 450-сильный дизель Панар, имевший большие габариты, Лорен пришлось увеличить высоту моторного отсека. В связи с этим, возможности ведения огня в кормовом секторе у новой башни были хуже, чем даже у тяжелого танка FCM 2C. Военинженер не преминул отметить этот факт, указав, что башня ARL, будучи более высокой, тем не менее, позволяет транспортировку железной дорогой, поскольку ее командирская башенка, весом всего лишь 150 кг, легко демонтируется. Чего только забыл сообщить военинженер Девенн, так это того, что на день 18 января 1939 г. башни ARL 3, разрабатывавшейся с 1937 г., физически не существовало. Это подтверждается докладной запиской с перечнем проектных работ, экспериментальных установок и произведенного оборудования, датированная тем же днем: "башня ARL 3 для танка G.1 – деревянный макет, в натуральную величину, в процессе изготовления арсеналом Рюэль. Эта башня должна получить 75-мм пушку".

Исходя из такого положения дел, лучше понимаешь ситуацию, в которой находилась фирма Лорен. ARL, будучи государственным предприятием, не мог передать частной компании данные, определенные как секретные, и самоустранился от всякого процесса обмена информацией по своей башне, за исключением диаметра погона. Добавим, что в тот период башня ARL находилась в конкуренции (дружеской) с башней FCM, которая являлась прямым развитием башни крепостного танка.

Патенты, доступные всем

Проект BDR, запрыгнувший на поезд в последнюю минуту и названный G.1B, постепенно завоевывал свое место под солнцем, невзирая на массу, значительно превосходящую требования июня 1938 г., как, впрочем, и у проекта Лорен.

И тот и другой проект должны были быть отвергнуты. Однако ни Лорен, ни BDR не отказались от борьбы: прекращение работ означало бы бесцельную растрату денег в течение более чем четырех лет. Обладая, судя по всему, определенной политической поддержкой, эти компании получили от министерства обороны заказы на прототип, т.е. гарантию покрытия общих расходов на разработку даже в случае, если прототипы пойдут на лом. В принципе, компании были способны лишь на производство прототипов, поскольку не имели достаточных производственных мощностей, чтобы запустить собственное крупносерийное производство подобной машины.

Понимая, что серийное производство их прототипов будет возможно лишь силами государственных предприятий или крупных консорциумов, частные компании, вовлеченные в программу G.1, в частности Рено и BDR, подали в Национальный институт авторского права (НИАП) заявки на патенты, чтобы защитить свою интеллектуальную собственность. BDR запатентовала свое шасси, а Рено – ряд основных узлов. Мы запросили НИАП, находятся ли все еще там патенты, или же они были в свое время сочтены секретными. К нашему великому, но радостному удивлению, патенты оказались в сохранности и на месте.

Если патент BDR (№ 825 962) касается лишь его ходовой части с электрической трансмиссией с двумя цепями питания, то патенты Рено в подробностях описывают:

• метод изготовления корпуса (№ 817 908);
• внутреннее устройство башни (№ 826 545);
• систему вращения "плавающей" башни (№ 826 322).

То есть, в 1938 г. кто угодно мог узнать о проекте Рено G.1 за скромную сумму в 8 франков за копию, итого за 24 франка! В конце концов, министр обороны выразил озабоченность подобной "рекламой", которая "позволяла иностранцам узнать" о секретных работах. Можно представить себе удивление шефа Абвера, которому один из его агентов мог бы представить для компенсации расходов платежку, гласящую: Покупка секретных чертежей будущего французского танка. Цена – 24 франка.

27 марта 1939 г. комиссия была вынуждена констатировать: "несмотря на превышение веса, министр заказал прототип G.1B, а также G.1L". Также отмечалось, что "у G.1R не имеется законченного макета" [макет G.1R в натуральную величину был всего лишь пустышкой, лишенной внутренностей]. Годом ранее комиссия заключила, что "представленные документы крайне скудны и ограничиваются несколькими общими чертежами, кратким описанием и листом дополнительных данных. Действительно, конструктор построил макет в натуральную величину, широко воспроизведенный в фотографических материалах и достаточно соблазнительный в аспекте внешнего вида.

Однако, представленные данные позволяют лишь определить общий спектр решений, избранных конструктором, но не дают возможности вынести сколько-нибудь обоснованной оценки в том, что касается деталей" (третье заседание Постоянной комиссии по техническим исследованиям устройства танков, 30 марта 1938).

Годом позже никаких подвижек не видно, и кажется, что Рено, полностью утратив дух, позволит программе G.1 уйти из рук. На деле это не совсем так, если вспомнить, что проекты Лорен и BDR продолжали расти к 35/40 тоннам – тупиковым путем навстречу другим программам танков подобной массы, предназначенных для атаки на укрепления, защита которых превышала 60 мм, определенные для G.1 [программа 40-тонного танка В 40 с 80-мм броней].

Так что компания Рено вряд ли упустила бы шанс перейти в контрнаступление, опираясь на СВОЕ преимущество, т.е. меньшую массу, чем у Лорен и BDR.

Подобная реакция Рено становилась возможной благодаря еще одному новому обстоятельству. Первоначально, псевдобашня Рено являлась лишь бронекуполом, смонтированным в "плавающей" относительно корпуса установке. 75-мм пушка монтировалась на вращающейся установке, приводимой в движение за счет отбора мощности у двигателя и установленной на полу танка. При этом вращение бронекуполу, имевшему массу около 2,5 тонн, придавалось установкой непосредственно через ствол орудия. При движении масса бронекупола воздействовала на пушку, совершенно не позволяя производить точное прицеливание. Таким образом, механические ограничения установки были серьезными и ухудшали характеристики системы, несмотря на применение электромагнитного стабилизатора, уменьшающего воздействие сил инерции при движении. С другой стороны, крупногабаритный и тяжелый станок пушки не обеспечивал кругового вращения орудия, которое не было бы установлено по вертикальной оси башни.

В сотрудничестве с APX (Пюто) было найдено решение, позволявшее сделать башню стабильной и состоявшее в креплении бронеколпака на вертикальном вертлюге (решение, позаимствованное у 75-мм казематного орудия обр. 1931 г.). Теперь бронекупол приводился во вращение непосредственно орудийной установкой, а не самим орудием. Кроме того, поскольку теперь орудийная установка не воспринимала на себя массу башни, ее конструкция могла быть облегчена. Более того, теперь экипаж располагал подвижным поликом и не был обязан передвигаться внутри танка при вращении башни.

Наконец, Рено избавился от коробки передач типа Кливленд и переднего привода трансмиссии, доставшихся в наследство от R35. Подобная система трансмиссии, впрочем, будет возобновлена в проекте будущего танка сопровождения пехоты DAC 1.

Все вышеупомянутые нововведения должны были вернуть Рено на ведущее место в гонке.

Спасибо, нет, господин министр

Разумеется, комиссия по танку G.1, которая в течении трех лет дотошно вникала в рутинные вопросы и породила столько подкомиссий, сколько существовало проблемных вопросов, не желала слышать никаких указаний о чем-либо от кого бы то ни было, хоть от министра.

Тем не менее, проекты, поддержанные министром, выбивались за рамки программы G.1 по массе. Войти в политическую игру означало, в краткосрочной перспективе, навлечь на себя неприятности и вызвать отмену программы G.1 в связи с неспособностью придерживаться поставленных задач. В связи с этим комиссия, принужденная, но не покорившаяся, изучила 13 апреля 1939 г. масштабные деревянные макеты, представленные Лорен и BDR. Последний был оснащен башней, которая напросилась на еще одну порцию розог в и без того больном месте – по весам и размерам [в конечном итоге этот проект по высоте превосходил даже "Королевский Тигр"].

Что касается G.1 Лорен, до того момента бывшего одним из фаворитов программы, вердикт был таким: "задняя часть G.1L имеет чрезмерные размеры. Двигатель громоздок, обсуждается вопрос его замены или снижения характеристик. Возможность исполнения G.1L требований техзадания не просматривается".

Завершающий гвоздь в крышку был вбит комиссией в связи с "применением двигателя, мало подходящего для использования на танке". Действительно, 450-сильный дизель Панар был разработан для автомотрисы с продолжительными стабильными периодами работы и испытывал острый недостаток гибкости при работе с частым изменением нагрузки.

В том, что касалось G.1B, комиссия была менее беспощадна (ведь BDR активно сотрудничала с ARL по проекту самоходки V 39): "G.1B имеет массу 37/46 тонн. Превышение ограничения на вес ставит проблему дорожных мостов".

Тем самым ответственность перекладывалась на инженерные войска, ранее забрасывавшие комиссию бесконечными требованиями, относящимися, скорее, к танку укрепрайона, а не G.1, как-то: усиленной защиты от мин, максимальных углов склонения орудия и т.п.

Однако, министр не разделил мнение комиссии и, несколькими днями позднее, 17 апреля, последняя признала, что "G.1L и B в общем, подходят, несмотря на массу G.1B". Более того, согласно Дейга, "постройка прототипа G.1B должна начаться в апреле 1939 г.".

Удивительный комментарий, ведь ранее комиссия не заказала ни одного прототипа, и уж тем более – G.1B, наиболее тяжелого из предложенных. Следует ли здесь видеть деятельность Эдуарда Даладье, который не скрывал своего раздражения в связи с летаргией определенных служб перед лицом неизбежной войны? Очень возможно, поскольку в те времена многие службы жаловались на то, что министр совершенно пренебрегает их советами.

Может быть, они все еще пребывали под воздействием распоряжения генерал-инженера Хаппиха от 13 января 1939 (№ 1565-3/12), адресованного руководителям учреждений и написанного "за министра и по его приказу". Опустим детали и процитируем только заключение, приписанное вручную особо большими буквами: "Председатель Совета, министр национальной обороны, призывает всех предпринять гораздо более решительные усилия в отношении нашего производства. Следует безотлагательно поддержать наше правительство и принимаемые им на международной арене решения, обязательно обеспечив его формированием могущественной армии и эффективной подготовкой мобилизации промышленности".

В терминах канцелярита трудно быть более ясным.

Война: срочная промышленная программа…

Начало военных действий 2 сентября 1939 г. означало реальное изменение темпа работ над программой G.1, которая, на тот момент состояла в продолжении проработки проектов Рено, Понятовского, Лорен, BDR… и даже Фуга, о котором не было ничего слышно в течение нескольких месяцев. Впрочем, Фуга являлась компанией с юго-запада (прим. перев. – из широко известного по другим историческим событиям г.Безье), что давало ей преимущество в свете желания правительства децентрализовать военное производство, слишком сконцентрированное на севере, востоке и в парижском регионе.

Одновременно вступление в войну сопровождалось мобилизацией практически всей промышленности. Срочно требовалось покрыть все важнейшие потребности, тем более, что они были огромны. Соответственно, внимание уделялось важнейшему, а ряд проектов, в которых не имелось потребности в краткосрочной перспективе, были отложены.

С 10 сентября было решено продолжить работы над G.1R (а также B.1ter), и приостановить - не прекратить – все другие проекты.

Лоррэн была полностью занята производством бронетранспортеров обр. 1937 и 1938 гг., Фуга намеревалась принять у себя производство танкеток Рено UE обр. 1937 г. (прим.перев.: которые вскоре были заменены на сборочных линиях гусеничными машинами снабжения и бронетранспортерами Лорен), вниманием Понятовского/ARL завладел крепостной танк, а также B.1ter (прототип ARL с электрической трансмиссией) и будущий B.40. Наконец, BDR совместно с ARL был занят программой запуска производства САУ V 39. Лишь Рено, таким образом, располагал достаточным резервом производственных мощностей, необходимых для продолжения работ.

Таким образом, Рено победил, однако его успех объяснялся скорее потребностью момента, а не качествами проекта.

На тот момент приоритеты были следующими. Во-первых, воспользоваться мобилизацией промышленности для крупносерийной сборки имеющихся танков (см. отступление "Программа производства танков в марте-октябре 1940"). На вершине гаммы по тоннажу, производство B.1bis регулярно увеличивалось: от одного взвода (три машины) в месяц в 1937-1938 в 1939 перешли к одной роте в месяц (10 машин); в начале 1940 планировалось достичь уровня в один батальон (35 машин) в месяц а в конце – двух-трех батальонов благодаря развертыванию производства B.1ter [первоначально B.1ter должен был сменить B.1bis после постройки 750-й машины. Однако ввиду задержек с налаживанием производства ряда узлов новой машины, ее серийный выпуск был отложен до появления 1168-й машины].

К 1 сентябрю 1940 мы располагали бы наконец столь давно запланированными 12 батальонами B.1bis; более того, с начала мая мы смогли бы поставлять нашему британскому союзнику минимум девять машин в месяц. Пускай на сегодняшний день эти цифры кажутся маловатыми, не стоит забывать, что в тот же период в Германии производилось лишь 15 PzKpfW IV в месяц, и то – лишь с осени 1939.

Что касается легких танков, прогнозы производства носили характер апофеоза (420 машин в месяц с октября 1940), в основном за счет модели Гочкис, выбранной для экспорта нашим союзникам.

Ф.Вовийе. Программа производства танков в марте-октябре 1940

Марка танка, месяц, план/произведено (для июня – за первую половину).

B.1bis: май – 47/42, июнь – 47/27, июль – 47/*, август – 59/*, сентябрь – 70/*, октябрь – 80/*.

Рено R 40: май – 91/90 (из них 30 машин – типа R 35, всего было поставлено в мае 206 танков, но большая часть из них были произведены в предшествующие месяцы), июнь – 120/70, остальные месяцы – по 120/*.

Гочкис Н 39: май – 160/74 (всего в мае поставлено 122 танка, но большая часть из них произведена в предшествующие месяцы), июнь – 190/30, июль – 190/*, август – 220/*, сентябрь – 250/*, октябрь – 300/*.

Сомюа S 35: май – 15/22, июнь – 15/12, июль – 15/*, август – 20/*, сентябрь – 22/*, октябрь – 22/*, из них 2 SAu 40.

Цифры производства за июнь (за исключением В.1bis) – ориентировочные.

… и будущие программы

Текущие потребности должны были быть покрыты в ближайшее время, так что было вполне уместно подумать о продолжении имевшихся разработок, чтобы иметь согласно плану в 1942 танки, способные прорвать линию Зигфрида. Этими танками, определенными программой Келлера от декабря 1939, были:

• крепостной танк с броней 120 мм;
• 45-тонный танк типа В (боевой) с броней 80 мм;
• 20-тонный танк сопровождения с броней 60 мм.

Прототипы должны были быть готовы к концу 1940-началу 1941, чтобы пойти в серию в 1942.

В рамках данной программы разработка тяжелых 45-тонных танков передавалась исключительно государственным предприятиям (ARL и AMX). Лишь 20-тонный танк, к которому еще были применимы методы автомобильной промышленности, могли быть переданы частным компаниям (Рено, Гочкис, Сомюа). Что касается Рено, то как только он был бы освобожден от разработки своего 20-тонного танка (DAC 1, заявлен 18-тонным), он смог бы взяться непосредственно за G.1 R.

Разумеется, это новое поколение танков не заменило бы полностью предшествующие модели. Последние были бы направлены на юг, в качестве колониальных машин, в основном в Северную Африку на итальянский фронт.

Что касается танков последующего поколения, было уместно воспользоваться накопленным технологическим потенциалом программы G.1. 22 декабря 1939 было принято решения выбрать модель Рено и принца Понятовского. Последняя при этом предназначалась исключительно для испытаний ввиду интереса, который представляла ее электрическая трансмиссия. Таким образом, Рено был выбран единственным разработчиком будущего танка G.1.

Программа Келлера, давая добро на постройку прототипа Рено, взяла тем самым страховку на будущее, пускай машина Рено и не отвечала требованиям текущих программ. Кроме того, была заявлена будущая программа, контуры и сроки которой еще подлежало уточнить.

Это "видение будущего", приятное генералу Гамелену, было подтверждено запиской от 1 апреля 1940 о ходе работ над прототипом G.1 R:

"- детали брони в производстве у Шнейдера, будут готовы к июлю;

- исключительно современная подвеска;

- 350-сильный двигатель проходит стендовые испытания (от B.1ter, Рено работает над 400-сильным);

- коробка передач находится в изготовлении;

- завершение проектных работ в мае 1940;

- завершение сборки в сентябре 1940;

- масса танка от 30 до 35 тонн".

На тот момент, хотя не осталось никаких тому архивных подтверждений, было похоже на то, что башня Рено если и не была отвергнута, то была дублирована, поскольку в записку уточнялось: "предусмотреть башню ARL". Данную ситуацию можно объяснить тем, что масса псевдо-башни Рено оказалась порядка 5 тонн, что практически равно такой характеристике башни ARL (5,7 т). Несмотря на сотрудничество с Пюто, проблема балансировки, необходимой для ведения огня с хода, не была решена в Бийянкуре, в отличие от Рюэля.

Таким образом, прототип танка G.1 R мог быть испытан во второй половине 1940 года. Предполагая, что его принятие на вооружение могло быть объявлено в начале 1941, и принимая во внимание примерно 18-месячный период подготовки к серийному производству, первые поставки могли быть произведены в середине 1942, т.е. к началу прорыва линии Зигфрида. Таким образом, массовое применения танка относилось бы к генеральному наступлению весны 1943 с Берлином в качестве конечной остановки.

Так что не удивительно, что 15 мая 1940 подуправление танков с чистой совестью отмечало, что танк G.1 R "представляет интересные решения, однако не соответствует текущим программам".

А если…

Разумеется, мы не можем не задаться вопросом, что случилось бы с танком G.1 R, если бы…

Несколько хаотичный характер развития программы G.1 тем не менее, позволяет нам произвести экстраполяцию на основе гипотезы о неудаче немецкого наступления на нашем северо-востоке весной и летом 1940.

Рискуя огорчить наших читателей, считаем, что дальнейшее развитие не слишком отличалось бы от запланированного. Фактически, неудача немцев лишь подтвердила бы идеи Гамелена относительно современной войны. Первоначальные успехи немцев были бы объявлены "достойными сожаления инцидентами", которые не только не поставили бы под вопрос французскую стратегию, но и освятили бы ее. Генерал Гамелен, определенно будущий маршал Франции, тщательно готовил бы большое наступление 1942-1943, как и планировалось, тем более, что неудача немцев была бы его победой.

Кто тогда рискнул бы противоречить ему? Тандем Гамелен-Даладье определенно одержал бы верх над командой Рейно-Де Голль. Последний переживал бы провал своих теорий, безуспешно примененных врагом.

В любом случае, в технической точки зрения поражение немцев подтвердило бы:

• превосходство французских танков;
• правильность стратегии их использования;
• обоснованность текущих производственных программ.

Кроме того, внимание было бы уделено следующим пунктам:

• увеличение запаса хода;
• расширение применения радиотелефонов на машинах;
• расширение применения интерфонов;
• усиление противотанковой составляющей с установкой 50-калиберной 47-мм пушки в башне;
• форсирование разработок двух- и трехместных башен.

Последние пункты уже находились в достаточно зрелой стадии проработки в 1940 в виде:

• модифицированного Сомюа S 40 с двухместной (32-клб 47-мм пушка) или трехместной (50-клб 47-мм пушка) башней;
• танка В 40 с трехместной башней с 50-клб 47-мм орудием.

Эти проекты, находившиеся в разработке, определенно дали бы рождение дальнейшему развитию танков с 75-мм, а затем – 90-мм пушкой в башне.

В том, что касалось бы танка G.1 R, требования экипажей 75-мм орудия в башне (по образцу PzKpfW IV) определенно ускорили бы развитие программы. В лучшем случае, и принимая во внимание несократимый период сборки прототипа (готовность в сентябре 1940), производство могло быть начато не ранее второй половины 1941. Таким образом, выигрыш составил бы шесть месяцев.

Со временем, 75-мм пушка Пюто (32 клб) определенно уступила бы место 40-калиберной 75-мм пушке Буржа (ABS), разработанной на основе ствола с баллистикой зенитного орудия обр. 1928 (750 м/с начальной скорости), который уже был адаптирован к наземным целям в 1940 (75-мм орудие с лафетом кругового обстрела обр. 1939, второй вариант) посредством, в частности, разработки 75-мм бронебойного снаряда обр. 1940, приспособленного к гильзе патрона зенитного орудия. Эта разработка была продолжена в реальности в период оккупации и дала рождение 40-калиберной 75-мм пушке обр. 1944, устанавливавшейся на прототипах тяжелого танка ARL 44.

Таким образом, в 1942 G.1 R мог бы быть с технической точки зрения современником Т-34 и Шермана, превосходя их по огневой мощи и способности ведения огня с хода.